Владимир Трифонов - Кронштадт - Таллин - Ленинград (Война на Балтике в июле 1941 - августе 1942 годов)
Я приступаю писать теперь сам, но "ясно вижу" несколько раз опускается до половины - "не понимаю!" Пишу снова и тот же ответ. Тогда я пишу от себя: "У нас нет сигнальщика, постарайтесь понять".
Смотрю, мне пишет один из сигнальщиков ответ: "Что вы пишете? Мы не можем разобрать". Не знаю, как это я сумел прочесть, и снова пишу объяснение на счет сигнальщика. Капитан-лейтенант, спрашивает, что мне ответили, а я ему говорю, что это мы между собой разговариваем!
Не знаю, чем бы все это кончилось, но тут подошел катер со штаба, и нам приказали перейти на Большой рейд и ждать выхода каравана. Мы должны идти непосредственно за БТЩ. Угля взять не разрешили, велели идти с тем запасом, что есть.
Мы развернулись и вышли мимо Кроншлота на Большой рейд и застопорили машины.
Итак, начало у меня неважное. Ну, если решил остаться на корабле, то нужно срочно все вспомнить и обучаться новому, а то спишут куда-нибудь. Капитан-лейтенант остался на мостике поджидать БТЩ, остался и я. Солнце уже зашло, и я пошел спустить флаг. Под спардеком сидели двое пожилых мужчин. Один маленький, худой, другой высокий и полный.
Первый, как оказалось потом, старпом, второй - стармех.
- Тэрэ! - обратился ко мне стармех.
- Что? - спросил я.
- Ну, здравствуйте, по-вашему, - повторил он.
- Здравствуйте!
- Вы что, сигналист?
- Да, сигнальщик.
- Ага, а то у нас не было сигнальщика.
Я пошел дальше, ругая себя, как мог забыть, что значит "тэрэ". Ведь это слово я запомнил первым делом по словарю. Просто растерялся.
Примерно около 22.30 мимо нас прошел на выход БТЩ и поморгал ратьером. Не поняв ничего, я все же сказал, что он передал: "Следовать за мной!" Мы дали ход. Быстро темнеет. Очевидно, сегодня новолуние. На мостике капитан-лейтенант, капитан, старпом, я, Жентычко с винтовкой и рулевой в будке. Меня немного клонит ко сну, но я решил притвориться здорово уставшим.
Впереди левее нас какой-то бурун идет параллельно нам, а по бортам видны силуэты катеров охраны "МО".
- Сигнальщик, что это за бурун? - спрашивает капитан-лейтенант.
- Наверно перископ подводной лодки, - отвечаю.
- Сам ты перископ. Это буй от трала!
Откуда же я мог это знать, если первый раз взял на себя такую большую обязанность, и ни где-нибудь, а на большом корабле, да еще в войну и первый раз выходя в большой поход.
БТЩ что-то часто пишет морзянкой ратьером, и капитан-лейтенант требует моего ответа. Я делаю вид, что читаю, не разбираю, даю в ответ какие-то знаки и наконец соображаю, что мы немного вылезли вправо от кильватерного следа БТЩ.
"Держать левее кильватера", - пишет БТЩ - докладываю я. Капитан приказывает держать левее. Через некоторое время снова мелькает красный ратьер: "...". Я не разберу, что это такое, но вижу, что головной берет лево руля, и я докладываю: "Головной повернул влево".
Наконец, чтобы от меня отвязались, делаю вид, что почти сплю и начинаю "клевать носом", и, когда меня Жентычко будит, я будто бы во сне бормочу: "Справа обходят, справа. Огонь по ним!". Это подействовало. Они решили, что я действительно недавно из боя, очень устал и мне надо дать отдохнуть.
На мостике беспрестанно находится старпом и 2-й штурман. Из наших капитан-лейтенант и 2-е ребят. Я улегся тут же на мостике на банку.
Так начался первый день моей военно - морской службы и первый переход на настоящем, да еще на таком экзотическом по назначению и по составу команды судне.
До сих пор не перестаю удивляться: почему наш комендант капитан-лейтенант Линич не списал меня в Таллине за явную непригодность к работе сигнальщиком? А, может быть, он и обращался в штаб базы, но ему отказали, т.к. моряков с кораблей требовала сухопутная оборона Таллина. Стало быть, Судьбе было угодно, чтобы именно 5 июля 1941 г. сбылась моя детская и юношеская мечта - я стал моряком-краснофлотцем. И, конечно, я был очень благодарен капитан-лейтенанту Линичу Владимиру Яковлевичу - душевному, справедливому командиру флота, моему первому командиру.
Мечты о море
Как и когда возникло желание стать военным моряком и появилась любовь к морю, которого в детстве я еще и не видел?
Вспоминаю, чем занимались соседние по нашей Школьной улице мальчишки моего возраста после уроков, в выходные дни и в каникулы?
В 4-5 классах - периодические стычки с ребятами другого конца улицы, главным образом на некотором расстоянии - обстрел друг друга из рогаток мелкими камнями. Иногда я с двумя - тремя товарищами, почти одногодками, Шуркой Пульниковым, Димкой Рождественским и Вовкой Финогеновым, оказывался в осаде на крыше нашего дома за дымовыми трубами, а "противник" обстреливал нас из рогаток или просто бросал в нас камни, куски кирпича, от которых железная крыша гремела и стонала. Обычно выскакивала наша соседка по дому Тупицына Анна Игнатьевна, заслуженная учительница Звягинской школы. Наш "противник" немедленно снимал осаду дома, а мы быстро скатывались с крыши и скрывались у нас дома. До рукопашной дело доходило редко.
Позже мастерили "самопалы" из куска медной или латунной трубки с диаметром отверстия 5-8 мм, сплющивали и заворачивали один конец, пропиливали у загнутого конца небольшое запальное отверстие, укрепляли этот ствол проволокой к деревянной ручке - "пистолет" готов. В ствол обычно наскабливали серу со спичек, редко засыпали порох. Туго забивали бумажный пыж, затем засыпали дробь или 2-3 картечины по диаметру ствола и снова пыж. Над пропиленным отверстием укрепляли серную спичечную головку на обломке спички. Для выстрела по головке спички чиркали боком коробки с серой и грохот выстрела. Из некоторых "самопалов" картечь с 2-3 метров пробивала досчатое ограждение террасы - доски толщиной 12 мм. Конечно, эта пальба не нравилась жильцам нашего дома, и приходилось уходить в лес.
Однажды там у моего "самопала", очевидно, в результате очень тугого "запыживания", при выстреле разогнуло заднюю часть трубки - ствола, и часть не полностью сгоревшего порохового заряда ударила мне в лицо. Хорошо, что при выстреле глаза автоматически закрывались. Но часть порошинок впилась в кожу щек, носа, лба, причинив мелкие ожоги. Мать в то время занималась на курсах немецкого языка, а отцу сказал, что упал лицом в колючий кустарник.
В классе 6-ом, по моей просьбе, отец моего двоюродного брата Жени Зверева купил мне на Кузнецком мосту в магазине "Охотник" однозарядное ружье 16-го калибра с винтовочным затвором. Теперь мы двое-четверо уходили на речку или в лес и стреляли в какие-нибудь мишени не только дробью, но и свинцовыми пломбами, которые после выстрела издавали такой воющий звук, что людям, находившимся метрах в пятистах в стороне, казалось, что стреляли в них, и нам приходилось срочно удирать...
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
